|
|
Смотрит Харикло на Оссу и Олимп. Встает
перед нею далекое былое.
Помнит, помнит она, как некогда юные братья, великаны Алоады, От и
Эфиальт, захотели взойти на небо и сбросить с неба на землю Кронидов.
Как два солнца, были красивы Алоады. То-то приходился им отцом
солнечный титан Алоэй и матерью -- прекрасная Афимедейя. Титанами были
Алоады, да еще какими титанами!
Когда, бывало, ввечеру, станут братья плечом к плечу на вершине
Пелиона, казалось, две огромные звезды скатились с неба на землю, чтобы
удивить ее красотой.
Так стояли однажды красавцы Алоады на вершине Пелиона. И вдруг
пронеслась мимо них вслед за ланью Артемида-Охотница. Увидели ее братья
великаны и уже забыть не могли. Стали они за нею гоняться. Не поймать им ее,
быструю, на земле. А богиня все проносится мимо, словно дразнит, и манит, и
играет с мальчиками-великанами.
И не знали сперва солнечные мальчики Алоады, что, скрываясь за
исполином-кедром, смотрит сверху на эту игру юный Солнцебог Аполлон с
золотым луком в руке. Неспроста дразнит солнечных братьев сестра Солнцебога
Артемида, неспроста охотится за ланью близ титанов.
Не терпит Аполлон, Солнцебог, соперников -- Гелиадов. Говорил он на
Олимпе богам:
-- О, высокомерны от мощи Алоады! Слишком дерзко сияет их красота.
Затмить хотят своей красотой красоту Кронидов. Богоборцы они. И забавы их
великанские -- не просто забавы. Отомстить хотят нам за гибель их отца,
Алоэя. Скоро, скоро зазвенит моя тетива! Скоро, скоро запоет моя золотая
стрела!
Говорил От Эфиальту:
-- Небесный лазутчик затаился за деревом. Стрел у кего полный колчан
Что-то он задумал недоброе. Отвечал Эфиальт Оту:
-- Что ж! Разве наши стрелы -- не стрелы? Разве наши руки -- не руки?
Не в обычае титанов таиться за стволами и облаками. Взойдем открыто на небо.
Пусть попомнят Крониды братьев Алоадов! Пусть уступят нам Артемиду. Высоко
над Олимпом небо. Навалим гору на гору. Взгромоздим Оссу на Олимп. А на Оссу
поставим Пелион. И шагнем по ним на небо Кронидов. Или будем мы, титаны,
богами, или сбросим богов с неба на землю. Свергли же молнии Зевса
солнечного Алоэя в тартар! Будет рад нам титан Гелий на высоком небе. Одна у
нас с ним титанова правда.
И сказал Эфиальту От:
-- Что ж, возьмемся, Эфиальт, за Оссу. Позабавимся сегодня горами.
А богиня Артемида-Охотница все мелькает перед братьями, все дразнит
мальчиков-великанов, уводит у них из-под носа золоторогую лань. "Погоди
же,-- подумали Алоады,-- похитим мы тебя с неба вместе с твоим лунным
гребешком!"
Стали братья Алоады по обе стороны Оссы, обхватили ее руками великанов,
уперлись пятами в подошву соседних гор, напрягли всю свою титанову силу и
оторвали Оссу от почвы.
Застонала Гея-Земля.
Услышали тот стон и звери, и птицы, и травы, и малые твари. Не услышали
его только мальчики-великаны: приподняли гору и держат. И казалось издалека,
будто две малые горы с двух сторон подпирают одну большую гору. Еще выше
приподняли Алоады Оссу и стали ее валить на
Олимп, чтобы потом взгромоздить еще Пелион на Оссу и взобраться по ним
на небо.
Загрохотало на вершине Олимпа. Не слышат грозного грохота
мальчики-великаны.
Качается Осса в их руках. Выбегают опаленные звери из лесов -- львы,
медведи, вепри, рыси, олени. Проносятся дикие табуны кентавров, мечутся с
ревом и воплем по полянам и луговинам. Шарахаются от них зеленые
Магнезийские кобылицы. Взмыла тьма птиц над горой. Реки и ручьи ринулись
водопадами в пропасти, и падают, с грохотом срываясь, камни-утесы.
Стонет Гея-Земля от ран.
И вот заговорили дубы и буки-исполины, у которых уже века, как ушел
голос в вековые думы. И дриады, полумертвые от страха, вышли из сердцевины
стволов вместе со слепыми совами и, ухватившись за ветки, тоже застонали,
как земля.
Все грознее и страшнее грохочет Олимп.
Смотрит Харикло: там, в стороне заката, над Олимпом стоит черная,
невиданной громады туча в багровом пламени по краям, вся изрезана трезубцами
синих молний. И при сверкании молний стали видны посреди черной тучи грозные
лики огромных богов: как взирают они на неслыханную дерзость двух
мальчиков-великанов.
Смотрит Харикло: над нею, на утесе, упираясь копытами в самый край,
стоит, весь подавшись вперед, сын Крона, Хирон, и могучие руки кентавра
протянуты не к богам, а к детям-великанам.
И вдруг крикнул зычно Хирон:
-- Титаны вы, мои титаны! Слышишь ли, отец Крон? Видишь ли ты из тьмы
тартара: титаны поднимают горы!
Все страшнее в стороне заката черная туча. Все грознее вспышки синих
молний: летят от Олимпа зубчатые копья.
Но под прикрытием поднятой Оссы неуязвимы для огненных копий Олимпа
мальчики Алоады.
Обернулась Харикло в сторону восхода. Как чудно там озарено небо! Что
за ясность! Словно на ладони вся небесная дорога, и на ней в сверкании копыт
возносятся солнечные кони на высоко поднятых вожжах. Как сияли тогда глаза
Гелия-титана, каким полуденным торжеством! Он все видел, все слышал, все
знал -- и смотрел на Хирона.
Было конское тело Хирона львиного цвета, и блистало оно, переливаясь
золотом, и сливалось со смуглозолотистой кожей человеческого торса и золотой
бородой кентавра. И когда стоял в тот час Хирон с его бирюзовыми глазами под
лучами глаз Гелия, весь он сиял, как сияют боги.
Что присели вдруг разом на задние ноги кони Солнца и взвились на дыбы?
Что замерли в воздухе их распростертые крылья и копыта? Что недвижимы
вытянутые руки титана Гелия и напряженные вожжи?
Аполлон, юный сын Зевса, стоял перед конями Солнца, преграждая им путь,
и золотой лук в его руке. Вот уперся юный бог спиной в золотое дышло возка,
и уже тетива, словно одежды Радуги-Ириды, натянута поперек небесной дороги,
и на тетиве золотая стрела.
Зазвенело тонко в воздухе, запело. И видела Харикло, как что-то
пронзило воздух, словно оторвался от сиянья Солнцебога одинокий луч.
Ударился этот луч об Оссу, отскочил от нее и золотой стрелой вонзился в
Эфиальта.
И вот уже летит вторая стрела во второго великана -- в Ота.
Зашаталась поднятая Осса
В руках мальчиков-великанов,
Накренилась, вся набок осела
И в обратную сторону качнулась.
А затем опустилась подножием
На глубокую рану в почве
И покрыла собою два тела
Великанов-братьев Алоадов.
Тихо стало в мире и на Пелионе.
За море ушла с Олимпа черная туча. Исчез с солнечной дороги юный
Аполлон, и в тусклом сиянии, окутав облаком голову и опустив лучистые вожжи,
стоял на солнечном возке титан Гелий, и катился возок по туманному небу к
океану.
Удалился в пещеру и Хирон. Там подогнул он под себя конские ноги и с
лирой в руках стал слагать песнь о юных отважных титанах -- о мальчиках
Алоадах.
И слушала тогда его песню Харикло.
Но иное рассказывали друг другу охотники на вольных пастбищах Пелиона,
где пасутся дикие козы. Будто бы приняла Артемида образ золотой лани, и
когда на вершине Пелиона стояли красавцы-охотники Алоады, каждый с луком в
руке, и говорили, смеясь, друг другу: "Нет такой быстрой лани на Пелионе,
которую не догнали бы наши стрелы, будь та лань сама Артемида",-- вдруг,
откуда ни возьмись, пронеслась между братьями золоторогая лань. Пустил в нее
каждый из братьев по стреле, но с такой быстротой пронеслась между ними
лань, что попала стрела великана Ота в сердце Эфиальту, а стрела Эфиальта --
в сердце Оту. Пали братья-великаны на землю. Только одно слово успели
выкрикнуть разом:
-- Артемида!
И, смеясь, говорили на Олимпе боги Крониды:
-- Истребили друг друга великаны Алоады. Где им тягаться с нами,
Кронидами!
И об этом знала старая Харикло.
|
|